Из книги нашего пациента Александра Ильина "Дортмундские колокола"

Скачать книгу [335 kb]

Диагноз

Собственно никаких особых симптомов у меня не было. Ну, как не было? Пару раз за ночь «до ветру» встанешь. Нет-нет да ворохнётся в районе предстательной железы что-то вроде лёгкого спазма. Опять же струя свой молодецкий напор потеряла. Эти проявления удобнее всего было относить на счёт случившегося много лет назад простатита. А раз удобнее, так я и относил, хотя время от времени неприятные мысли посещали.

Каждый год УЗИ простаты делал. Врачи даже намёка на аденому не находили. Пару лет назад МРТ прошёл. Тогда, как мне объяснили, разглядели в железе маленькую гиперплазийку, но такую маленькую, что и волноваться о ней не рекомендовали.

Потом решил ежегодно отслеживать ситуацию с онкомаркерами. Пару раз проносило: все показатели укладывались в допустимые пределы. И тут в конце июня получаю на руки результаты анализов, смотрю, а PSA у меня (это маркер на рак предстательной железы), при норме от нуля до четырёх, на семёрку выскочил!

27 июня 2012. Среда. Я не стал откладывать дело в долгий ящик и сразу пошёл на приём к урологу, благо в платной поликлинике и врач на месте, и очереди никакой.

29 июня 2012. Пятница. Карен Владимирович разложил перед собой полученные из лаборатории результаты и заключение УЗИ. Начал он с краткого пояснения.

– Значит, так. Если соотношение общего и свободного PSA меньше пятнадцати процентов, это нехорошо. Это свидетельствует о высокой вероятности наличия злокачественного новообразования предстательной железы. У вас данный показатель составляет шесть и пять десятых. В сочетании с данными УЗИ мы имеем неблагоприятный прогноз по раку простаты.

Я не знаю, как это выглядело со стороны, но мне представляется, что в целом я держался неплохо. Я, кажется, даже попытался шутить, задав самый глупый в такой ситуации вопрос:

– А хорошие новости у нас есть?

– Хорошие новости есть. Целых три. Первая: судя по всему, процесс удалось отловить на достаточно ранней стадии. Вторая: это лечится. Третья: у вас есть выбор, где можно прооперироваться. Хотите в нашем центре, хотите в Москве, хотите за границей. С простатой сейчас едут в Германию, в Израиль, в Австрию. Правда, австрияков наши люди уже успели испортить – те начали цены задирать… В любом случае не следует впадать в панику. Надо сделать биопсию, и только по её результатам можно будет ставить окончательный диагноз.

6 августа 2012. Понедельник. За результатами биопсии мы поехали вместе с моей женой Люсей. На площадке, как обычно, топталось несколько человек. Нам повезло. Доктор появился через несколько минут, и никто, кроме нас, на него не претендовал.

Мы поздоровались.

– Ничем хорошим Вас не обрадую. Аденокарцинома подтвердилась. Нашли в трёх пробах из двенадцати. Шестого сентября будем оперировать. Госпитализация – пятого.

– А операция полостная? – уточнил я.

– Других мы здесь не делаем, – успокоил нас Борис Михайлович. – Хотя в вашей ситуации можно было бы обойтись и лапароскопией.

Полостная операция нас категорически не устраивала.

Телефон и «паутина»

С рвением начинающего старателя Люда засела за Интернет, чтобы намыть там золотой песок необходимой информации, углубилась в изучение предложений по оказанию медицинских услуг соответствующего профиля. Наибольший интерес (читай – доверие) супруга проявила к одной германо-российской медицинской компании.

– Смотри, – Люда отвлекла моё внимание от телевизора, – они тут предлагают хирургическое лечение в Центре предстательной железы. Центр расположен в Академической клинике города Дортмунда. «Это старейшая и верная лучшим традициям урологическая клиника в Германии, работающая вот уже более ста лет на благо своих пациентов… Число пациентов, обратившихся к нам за помощью, постоянно растёт…»

– Это общие слова, реклама. Что они конкретно предлагают?

– Так… так… «Основные виды деятельности и специализация: урологическая онкология, лапароскопия, химиотерапия, недержание мочи, выведение камней из почек и мочевого пузыря, хирургическое вмешательство при доброкачественной опухоли предстательной железы….». Там ещё дальше есть, но уже ясно, что лапароскопические они делают!

– Надо туда ехать. Тем более и наркоз, и лекарства там, по крайней мере, настоящие. И условия, слушай: «Комфортабельные одно- и двухместные палаты, в них – ванная комната, телевизор, радио и телефон...»

Переговоры и оформление

С означенной медкомпанией можно было связаться как напрямую, позвонив в Германию, так и через их отделение в Москве.

В Москве на мой вызов откликнулась женщина. Она представилась Светланой Валентиновной и была вежливо-предупредительной. Выслушав мой короткий рассказ: кто таков, откуда, возраст, диагноз, подтверждённый результатами биопсии, Светлана Валентиновна обнадёжила своим ответом:

– Я думаю, мы сможем вам помочь. Присылайте нам результаты ваших исследований, PSA, УЗИ, биопсии, заключения специалистов...

10 августа 2012. Пятница. Через три дня мне позвонили из Москвы и попросили заглянуть в мою электронную почту. Заглянул. Нашёл там депешу. Это было медицинское предложение от компании.

Основные моменты занявшего целую страницу текста сводились к следующему. Лечение предлагалось в Центре предстательной железы в клинике Дортмунда. Оперировать будет профессор Трусс, один из лучших уроонкологов Европы.

Начало программы обследований – двенадцатое сентября.

10 сентября 2012. Понедельник. В аэропорту Дюссельдорфа мы быстро нашлись с Евгением Львовичем. Он ожидал нас в зале прилёта с табличкой «Медкомпания» в руках. О том, что именно он будет нас встречать и отвезёт в отель в Дортмунде, заранее сообщила Светлана Валентиновна из Москвы. Из германского офиса Медкомпании, кроме имени и отчества встречающего, сообщили номер его мобильного телефона.

Евгений помог нам с оформлением в отель, передал телефон с местной симкой и отбыл, пообещав заехать за нами завтра в одиннадцать.

11 сентября 2012. Вторник. Клиническая больница «Норд» города Дортмунда многопрофильна. Поэтому публика из «желающих» весьма разношерстна: посетители пациентов, колясочники с загипсованными ногами, больные на костылях, с ортопедическими воротниками, с повязками на головах и забинтованными руками.

Кабинет профессора Трусса расположен на третьем этаже. Поднимаемся туда на лифте.

Профессор встал из-за стола и поздоровался с нами. Он был в белом халате, одетом на светлую рубашку, воротник которой стягивал красивый полосатый галстук. Мы подсели к столу.

– Мы ознакомились с результатами Вашего обследования в России и, к сожалению, вынуждены подтвердить поставленный там диагноз. Наша клиника специализируется на такого рода проблемах. Завтра мы можем Вас госпитализировать, провести дополнительное обследование и необходимую подготовку. Операция будет назначена на послезавтра.

– А операция лапароскопическая? – на всякий случай уточнил я.

– У нас в клинике большинство операций по удалению простаты проводятся методами минимально-инвазивной хирургии. Полостные операции у нас большая редкость. Они здесь скорее исключение, чем правило.

После того как диспозиция предстоящей битвы за мою жизнь была прояснена, я передал профессору компакт-диск с результатами компьютерной томографии и «стёкла» с препаратами, подготовленными по результатам биопсии, привезённые мной из Краснодара. Он пообещал немедленно передать «стёкла» своим специалистам для дополнительного изучения, поскольку здесь они не очень доверяют выводам зарубежных коллег.

12 сентября 2012. Среда. В девять утра мы были в приёмном отделении клиники. Оно располагалось в огромном холле первого этажа. На пять человек живой очереди работало два окна регистратуры. На этом рубеже отстрелялись довольно быстро. Итогом «викторины» стала белая полоска тонкого пластика, на которую были нанесены мои имя, фамилия, дата рождения и полосатый прямо­угольник штрих-кода. Оказалось, это браслет, и он должен оставаться на руке в течение всего срока пребывания в клинике. Зачем? Ну, например, чтобы дежурный врач или медбратья и сёстры могли быстро получить всю необходимую информацию о больном, обо всех назначениях и рекомендациях лечащего врача вне зависимости от состояния пациента, пусть он просто спит или упал в обморок.

На одном из двух весьма вместительных лифтов (третий только для персонала клиники) поднимаемся на седьмой этаж. Направо от лифтовой площадки отделение урологии: «Станция ND7».

Евгений уверенно ведёт нас по коридору отделения. Люди в белых халатах, попадающиеся нам навстречу, здороваются, кто-то при виде моего багажа на колёсиках ободряюще улыбается.

– Вот здесь пока и располагайтесь, – объявил наш гид-переводчик. – Чай, кофе хотите?

Помещение, в котором нам предстояло коротать время, представляло собой длинную, метров двадцати квадратных, комнату. Пяток столиков по два-три стула у каждого, у левой стены изрядное количество пластиковых ящиков с минеральной газированной водой в бутылках зелёного стекла, у самого входа – стол-стойка. На стойке: кружки, блюдца, коробка с набором пакетированного чая, банка растворимого кофе и забавный электрический кипятильник, который из-за его цилиндрической формы и размеров так и хочется назвать «бачком».

Прошло что-то около четверти часа. У нашего столика появился молодой человек в белом халате. Молодой человек отрекомендовался сотрудником отделения урологии и сообщил, что ему поручено провести первичный осмотр и ввести меня в курс предстоящих событий. Мы с Евгением проследовали за ним, оставив Людмилу в «чайной комнате».

Осмотр имел место в процедурном кабинете. Он не занял много времени, а в теоретической части беседы молодой уролог в основном повторил сказанное накануне профессором Труссом и задал примерно те же вопросы. Сегодня в течение дня мне предлагалось провести ряд исследований и подготовительных мероприятий, операция – утром.

Едва мы вернулись в «чайную», как дама в чине медицинской сестры пришла с сообщением, что «герр Ильин может занять своё место в палате». Палата, как и все в этом отделении, была двухместной. Правда, сейчас в ней стояла только одна кровать. Моя. У нас бы, прикинул я, в палате такой площади разместили бы не менее пяти коек.

Сестра сняла полиэтиленовую плёнку, покрывавшую постель, и предложила располагаться. Кровать являла собой творение инженерной мысли. С уныло-казённым сооружением типа «больничная койка» это устройство связывало только предназначение: служить постелью для пациента. Примерно также крестьянскую телегу и современный автомобиль связывает их предназначение: перевозить с места на место седоков и багаж.

Кстати, означенная кровать имела колёса. И, как я скоро убедился, она же служила каталкой, что лишало местный медперсонал возможности принимать участие в такой обычной для их российских коллег послеоперационной забаве, как перетягивание больного с каталки на кровать.

В стационарном положении кровать подключалась к электрической сети, а сложная гидравлическая система позволяла пациенту регулировать своё положение. Для этого на одной из ручек-ограничителей располагался специальный пульт. Хочешь сделать кровать выше или ниже над уровнем пола? Жми кнопку. Нажмёшь другую – часть кровати у изголовья поднимется под нужным углом, и ты уже сидишь: ешь, читай, смотри телевизор. Третья кнопка позволяет собрать матрас этакой гармошкой, делая твоё лежбище похожим на стоматологическое кресло.

Около четырёх часов дня нас посетил доктор Прокофьев. Я поднялся с кровати навстречу вошедшему. Молодой человек лет тридцати-тридцати пяти, русоволосый, в очках.

– Меня зовут Денис Анатольевич, – поздоровавшись, представился он.

– Ильин, из Краснодара, – отрекомендовался я.

– Завтра с профессором Труссом мы будем вас оперировать. Мы посмотрели результаты биопсии, которые вы привезли с собой. Ситуация сложнее, чем представлялось вашим специалистам, делавшим заключение. Мы обнаружили клетки аденокарценомы не в трёх, как отмечено у них, а в восьми пробах из двенадцати. И Глисон: в среднем семь, в одной пробе восемь. Поэтому убирать будем не только саму железу, но и часть прилегающих тканей, включая близлежащие лимфатические узлы.

13 сентября 2012. Четверг. Минут пятнадцать седьмого мне устроили побудку. Пани Блондинка сунула мне в ухо электронный градусник. Через пять секунд он пискнул, показав тридцать шесть и шесть. Фрау Шатенка вколола в предплечье шприц игрушечных размеров. На мой вопрос: «Что это?» – ответила кратко, но чётко: «Антитромбоз»…

...Предбанник операционной.

– Gutenmorgen! – приветствовал я давешнего анестезиолога и его ассистенток.

– Morgen! – нестройным эхом отозвались они, будучи занятыми подготовкой к погружению пациента, то есть меня, в спасительный сон.

Реанимация

Сначала вернулся слух. Прошло некоторое время, прежде чем монотонное «бу-бу-бу-бу-бу…» трансформировалось в членораздельную речь.

– Доброе утро! Просыпаемся! – это мне.

«Доброе утро?..» – почему-то мне казалось, что дело должно быть к вечеру.

Доктор Прокофьев помахал рукой, словно пытался разогнать мутную пелену у меня перед глазами.

– Операция прошла успешно. Опухоль удалена. Всё нормально.

Утро второго дня

14 сентября 2012. Пятница. В реанимационном боксе было три или четыре чудо-кровати. Занимавшие их пациенты были подключены к аппаратам, в которых я ничего не понимаю, поэтому об их назначении можно было только догадываться. По небольшим мониторам, прямо как в кино, бежали разноцветные линии, отражавшие наше состояние.

В начале четвёртого наша палата заполнилась людьми в белых халатах. Накануне выходных руководство отделения проводило обход. Были профессор Трусс, доктор Прокофьев, давешний молодой худощавый уролог, что проводил первичный осмотр в день госпитализации, и ещё пара человек, включая дежурную сестру.

15 сентября 2012. Суббота. Побудка была быстрой и решительной, как работа группы спецназа. Проворковав своё «Morgen!», сёстры атаковали меня с двух сторон. Пока одна колола в плечо суточный «антитромбоз», вторая ткнула в ухо термометр, который немедленно пискнул, выдав оптимистичные тридцать шесть и восемь. Завтрак подали в восемь ноль-ноль. Утро ознаменовалось ещё одним приятным событием. Дежурный врач, осмотрев меня, дал команду снять у меня ручной и шейный катетеры, а также удалить дренаж: в нём уже была чистая лимфа.

17 сентября 2012. Понедельник. Градусник в ухо, укол «антитромбоза» в плечо: начался новый день, началась новая неделя. Оставив «сестёр быстрого реагирования» поправлять постель, я пошёл наматывать шаги по коридору. После завтрака настала пора уборки помещения. Ежедневно в определённое время наша палата подвергается этой процедуре. Процесс наведения (или всё-таки поддержания?) чистоты носит тотальный характер. Для начала все горизонтальные и вертикальные поверхности столов, кресел, полок, боковин и спинок кроватей, прикроватных тумбочек, светильников и даже висевших на стенах картин протираются от пыли. Затем следует влажная уборка пола с последующей его протиркой для ликвидации излишков влаги. В завершение центр битвы за чистоту на несколько минут перемещается в санузел, и после негромкого «фидерзейн» дверь в палату закрывается с обратной стороны.

Когда я узнал, что при мытье полов в отделении для каждой палаты используется своя отдельная тряпка, которая после уборки помещения сдаётся в стирку, мне показалось, я только что отложил в сторону один из советских научно-популярных журналов.

18 сентября 2012. Вторник. Нет, ребята, всё-таки сидя есть вкуснее! К такому глубокомысленному заключению я пришёл во время завтрака. Сегодня я первый раз ел сидя.

В палате появился доктор Прокофьева.

– У вас всё нормально! Опухоль удалили полностью. Она не вышла за пределы капсулы. Вы теперь здоровый человек! Поздравляю.

Я обалдел и пытался найти что сказать. Наверное, это был вызванный острым ощущением счастья ступор.

22 сентября 2012. Суббота. Даже в выходные жизнь отделения текла своим чередом: «антитромбозный» укол в плечо, градусник в ухо, приведение постели в порядок. После прогулки по коридору, кофе и завтрака – отдых в горизонтальном положении.

В палате полным ходом идёт битва за чистоту. Наблюдаю. Пришла Люда, и мы пошли гулять. Сегодня я расширю пространство до пределов окружающего клинику парка!

23 сентября 2012. Воскресенье. Кажется, по воскресеньям в Дортмунде колокола звонят особенно красиво. Радующий душу перезвон льётся через открытое окно больничной палаты. Кажется, что звоны доносятся из разных концов города.

25 сентября 2012. Вторник.

Во время утреннего обхода, в отсутствие профессора, я доложил доктору Прокофьеву, что чувствую я себя вполне хорошо. Денис Анатольевич сказал, что за меня рад и что теперь я могу отдыхать и собираться.

«На дорожку» мне было выделено некоторое количество материальных ценностей в виде упаковки прокладок, пузырька «Обстинола М», обезболивающих таблеток, пластинки антибиотиков и уже ранее надетых эластичных чулков и нитчатых трусиков. Чулки рекомендовалось не снимать до завершения авиаперелёта.

В конце рабочего дня зашёл даже профессор Трусс, чем весьма удивил и порадовал. Пожелал скорейшего восстановления и хорошей дороги домой.